Дом, в котором

—--

Лишь частями. Обломками, обертками, отрезками, обрывами, клочками и записками очередного подземелья. Я не помню образов, имен, званий, шепотов, криков, ароматов, смрада, грязи и чистоты. Не помню случившегося и не случившегося, знаменательного и безликого, важного и ежедневного. Я отрицаю память. 

Но видя симметричную серую хрущевскую многоэтажку в очередном репортаже немецких новостей, иглы вонзаются под мои ногти. Мясорубка последующего прелого дня ноет и воет. Я растерзана тем, что обычно называют “до и после”.

Не это ли вы, дамы и господа, называете ностальгией?

Проблема лишь в том, что по прилету в пункт назначения “до”, он автоматически становится пунктом назначения “после”.  

—---

Чувство восхитительно нежной тоски, такой, ну, словно преодолимой, но незыблемой обретает очертания. 

-А помнишь, как мы тогда играли/пели/танцевали/веселились/бухали/курили/ранили/убивали/и/уехали? (просто подчеркни подходящее)

-А я только помню, как мертвые лица недавно похоронили своих мертвецов.

—----

На синеватом экране в нашей гостинной снова идет непереводимая игра слов передачи о чьей-то болезни. 

“Сбор средств на лечение рака маленького Аркадия, три года от роду, такой живой, такой смертный.”

Затем передача о детективном расследовании.

Моя мать сообщает, что была бы прекрасной полицейской.

Новости в восемь вечера по москве. Впрочем, ничего нового.

А вы не хотите ли, дамы и господа, собрать средства на совесть?

—----

Мир пал об пол аполитичности. О политике как о мертвецах: “либо хорошо, либо никак”.

Но все же не мне судить, ведь я сбежала.

Но все же не мне судить, ведь я не за вас.

Но все же, если бы это только сейчас было так. 

Но все же так уже так давно и безгранично поздно.

Я вот только думаю: доедет ли до меня быстрее скорая или полицейские при даче показаний?

Потому что я умираю от преступной в ее бессмысленности ностальгии. 

“Подайте показания, Бога ради”

—--

Я могу подать только с битой в левой руке. Правое, говорили они, от Христа, а левое - от дьявола. 

И вот я не знаю по какой причине на этом огромном пространстве земли все скопились в двух городах с левой стороны.

И вот я не знаю по какой причине на этом огромном пространстве земли левые против левых, а правые против правых. 

Ведь правда, есть?

И вот я не знаю по какой причине я так держусь за эту громадину и никак не могу поджечь свои воспоминания и пресловутую идентичность.

Я только помню, что вам там совсем не до меня.

—--

Воспоминания сближаются одно с другим, перемешиваясь в кашу на завтрак/обед/ужин, превращаясь в жижу тоски о розовом прошлом.

-Ты же уехала?

-Уехала

-Ассимилировалась?

-Ну вроде да

-Вышла же замуж?

-И правда

А стеклянная стена каждого эмигранта посередине между “до и после” скоро получит медаль о стойкости. 

А лед все идет.

—----

Мы сидим за обеденным столом. В смете тишина смятения. Вы говорите о шлягерах былых немецких времен, о восходящих звездах телевидения, о вещах,вроде политики, в которых у меня определенные пробелы былой аполитичности.

Я думаю о том, что могла бы прочесть лекцию о Цветаевой. Я думаю о том, что могла бы читать наизусть Маяковского. Я думаю о том, что к русской культуре нет никаких субтитров и что это огромное упущение.

Мне становится не по себе.

“А, ты все витаешь в своих облаках, березах и полях”.

—---

Я помню мерзкую слякоть зимой, пушистый снег на шапках и ощущение ежедневной новой жизни. Зачем волноваться, если все все равно решат все за нас? Зачем вмешиваться, если все и без того предрешено? Зачем ворошить прошлое, если есть лестница в светлое никуда?

Все так прекрасно.

Все так восхитительно.

Все так, как надо и не нужно торопить события.

Но какое-то восхитительное ощущение бесконечных реалий бьет меня по мыслям.

—----

Со временем и тебя забудут.

—---

Со временем и меня забудут.

—--

Со временем и время забудут.

—---

Память стирает раз за разом номера и дорогу к домам, в которых когда-либо жила.

Так странно.

Так страшно.

—--

Так тошно скучать по тому, что никогда не будет тем, что было.

“Как это ты сложно завернула”

“Вы все такие сложные, в этих ваших Европах”

“Не нужно нам таких,кто уехал”

Как вам не скучно так думать?

—---

Из памяти стираются пометки, слова, но прежде всего имена и лица. Словно и не было никогда никого. Словно не бродила я ни с кем по Невскому или по красной площади. Словно не вела “беседы о важном” с маниакальным блеском в глазах. Словно все это было так не важно и так не про меня.

И все же

—--

И если забыл что-то по-русски, всегда можно вспомнить на других языках, валютах и манерах.

С одной стороны.

А на другой стороне стоит дом, в котором….

—-----

Дом, в котором тикают сожженные мосты. Вневременные. 

Дом, в котором размышляешь о бесконечности времени до сейчас. Вымышлено.

Дом, в котором нет ни “до”, ни “после”. До покаяния.

Дом стоит. Свет горит. Из окна видна даль.

—---

Так откуда взялась печаль?

—---

Передо мной оживают силуэты вымерших воспоминаний.

—----

Жизнь бьет ключом из отрицания.

Со временем и я забуду о мертвецах.

—---

Я оставлю себе лишь как напоминание дом.

—--

Мой дом, в котором я гость.